Неточные совпадения
Деревянный, потемневший трактир принял Чичикова под свой узенький гостеприимный навес на деревянных выточенных столбиках, похожих на старинные церковные подсвечники. Трактир был что-то вроде русской избы, несколько в большем размере. Резные узорочные
карнизы из свежего дерева вокруг окон и под
крышей резко и живо пестрили темные его стены; на ставнях были нарисованы кувшины с цветами.
Когда-то зеленая
крыша давно проржавела, во многих местах листы совсем отстали, и из-под них, как ребра, выглядывали деревянные стропила; лепные
карнизы и капители коринфских колонн давно обвалились, штукатурка отстала, резные балясины на балконе давно выпали, как гнилые зубы, стекол в рамах второго этажа и в мезонине не было, и амбразуры окон глядели, как выколотые глаза.
Дом представлял из себя великолепную развалину:
карнизы обвалились,
крыша проржавела и отстала во многих местах от стропил целыми полосами; массивные колонны давно облупились, и сквозь отставшую штукатурку выглядывали обсыпавшиеся кирпичи; половина дома стояла незанятой и печально смотрела своими почерневшими окнами без рам и стекол.
И карабкается такой замороженный дядя в обледенелых сапогах по обледенелым ступеням лестницы на пылающую
крышу и проделывает там самые головоломные акробатические упражнения: иногда ежась на стремнине
карниза от наступающего огня и в ожидании спасательной лестницы, половиной тела жмется к стене, а другая висит над бездной…
Нюрочка совсем не заметила, как наступил вечер, и пропустила главный момент, когда зажигали иллюминацию, главным образом, когда устанавливали над воротами вензель. Как весело горели плошки на
крыше, по
карнизам, на окнах, а собравшийся на площади народ кричал «ура». Петр Елисеич разошелся, как никогда, и в окно бросал в народ медные деньги и пряники.
Это звонили на моленье, и звонили в последний раз; Вихрову при этой мысли сделалось как-то невольно стыдно; он вышел и увидел, что со всех сторон села идут мужики в черных кафтанах и черных поярковых шляпах, а женщины тоже в каких-то черных кафтанчиках с сборками назади и все почти повязанные черными платками с белыми каймами; моленная оказалась вроде деревянных церквей, какие прежде строились в селах, и только колокольни не было, а вместо ее стояла на
крыше на четырех столбах вышка с одним колоколом, в который и звонили теперь;
крыша была деревянная, но дерево на ней было вырезано в виде черепицы; по
карнизу тоже шла деревянная резьба; окна были с железными решетками.
Я долго, чуть не со слезами, смотрел на эти непоправимые чудеса, пытаясь понять, как они совершились. И, не поняв, решил исправить дело помощью фантазии: нарисовал по фасаду дома на всех
карнизах и на гребне
крыши ворон, голубей, воробьев, а на земле перед окном — кривоногих людей, под зонтиками, не совсем прикрывшими их уродства. Затем исчертил все это наискось полосками и отнес работу учителю.
Однако тотчас же, вымыв руки, сел учиться. Провел на листе все горизонтальные, сверил — хорошо! Хотя три оказались лишними. Провел все вертикальные и с изумлением увидал, что лицо дома нелепо исказилось: окна перебрались на места простенков, а одно, выехав за стену, висело в воздухе, по соседству с домом. Парадное крыльцо тоже поднялось на воздух до высоты второго этажа,
карниз очутился посредине
крыши, слуховое окно — на трубе.
Только здесь все дома были как один: все в три этажа, все с плоскими
крышами, у всех одинаковые окна, одинаковые крылечки с одинаковым числом ступенек, одинаковые выступы и
карнизы.
На балконах, в окнах, на
карнизах, на
крышах, навесах подъездов, на стульях, поставленных в экипажах, было полно зрителей.
Огонь охватывает весь угол, где снимают
крышу, рвется из-под
карниза и несется на нас, отрезая дорогу к лестнице.
Площадь пустеет; три светлые фигуры, взяв под руки друг друга, запели что-то, дружно и красиво, и пошли в улицу, музыканты двинулись за ними, и толпа вслед им; бегут дети, в сиянии красивых огней они — точно рассыпанные бусы кораллов, а голуби уже уселись на
крышах, на
карнизах и — воркуют.
Бобке оставалось два шага до соединения
карниза с
крышею, где он непременно бы поймал своего голубя, и откуда бы еще непременнее полетел с ним вместе с десятисаженной высоты на дворовую мостовую.
Гибель Бобки была неизбежна, потому что голубь бы непременно удалялся от него тем же аллюром до самого угла соединения
карниза с
крышей, где мальчик ни за что не мог ни разогнуться, ни поворотиться: надеяться на то, чтобы ребенок догадался двигаться задом, было довольно трудно, да и всякий, кому в детстве случалось путешествовать по так называемым «кошачьим дорогам», тот, конечно, поймет, что такой фортель был для Бобки совершенно невозможен.
Среди ночного безмолвия, прерываемого лишь отдаленным гулом карет, воем ветра и скрипом фонарей, уныло слышались хлёст и журчание воды, стекавшей со всех
крыш, крылечек, желобов и
карнизов на гранитный помост тротуара.
Выше ее, под самою
крышею, оригинальный
карниз, состоящий из целого ряда совершенно однообразных и правильно размещенных скворечниц.
С одной его стороны собор и, конечно, Соборная улица, с другой — городской сквер, с третьей — каменные городские ряды, у которых желтая штукатурка облупилась, а на
крыше и на
карнизах сидят голуби; наконец, с четвертой стороны впадает главная улица, с отделением какого-то банка, с почтовой конторой, с нотариусом и с парикмахером Теодором из Москвы.
И вот она однажды вышла через форточку на
карниз — на высоте шестого этажа, — пробежала весь
карниз, взобралась на брандмауэр, с брандмауэра вскочила на
крышу, а с
крыши спустилась по водосточной трубе (это было весною) на другой
карниз.
Зеленая черепица на главах вполовину осы́палась, железная
крыша проржавела, штукатурная облицовка облезла,
карнизы, наличники, сандрики и узорочный кафельный вокруг церкви пояс обвалились, от трех крылец, на кувшинных столбах с висячими арками, уцелело только одно, на колокольне березка выросла.
— Это болезнь такая. Человек, у которого расстроены нервы, — объясняла с комической важностью Иванова, — вдруг начинает ходить по ночам с закрытыми глазами, взбирается на
крыши домов с ловкостью кошки, ходит по
карнизам, но избави Бог его назвать в такие минуты по имени: он может умереть от испуга. Вот таких больных и называют лунатиками.
Против моих окон, заслоняя для меня солнце, высится громадный рыжий домище с грязными
карнизами и поржавленной
крышей. Эта мрачная, безобразная скорлупа содержит в себе однако чудный, драгоценный орешек!
У противоположного дома очень гладкая и высокая стена, и если полетишь сверху, то решительно не за что зацепиться; и вот не могу отделаться от мучительной мысли, что это я упал с
крыши и лечу вниз, на панель, вдоль окон и
карнизов. Тошнит даже. Чтобы не смотреть на эту стену, начинаю ходить по кабинету, но тоже радости мало: в подштанниках, босой, осторожно ступающий по скрипучему паркету, я все больше кажусь себе похожим на сумасшедшего или убийцу, который кого-то подстерегает. И все светло, и все светло.